НАЗВАНИЕ: das Alleinsein in der Stadt
(в переводе с немецкого – одиночество в городе)
АВТОР: Фрике
БЕТИЛИ: #Ed Elric#, Нита
ФЕНДОМ: Fullmetal Alchemist
ХАРАКТЕРИСТИКИ: Очередной ангст, возможно, ООС. Закончено.
СОДЕРЖАНИЕ: Креатив на мюнхенскую тему.
ДИСКЛАЙМЕР: Не моё
читать дальше[…На самом деле здесь очень холодно. Нет, правда, по-моему, дома было куда как теплее, даже в самые лютые морозы там было намного теплее, чем здесь… ]
-Эй, Хайдерих! Чтоб тебя! Ты где?!
Один человек ищет другого среди света и пыли, среди духоты и тишины. Один человек ищет другого – и кто знает, кого на самом деле.
-Эд, ну не ори ты так…
Заспанные глаза, всколоченные волосы. В последнее время Хайдерих просиживает целыми днями в домашней библиотеке, там же и засыпает. Возможно, потому что приобрел привычку ложиться в четвёртом часу.
-Доброе утро, - фыркает Эдвард, - Вставай и пошли.
-А? Куда? Зачем?
-На праздник, куда ж ещё? Пить и веселиться. По полной программе.
-Какой празд… Тьфу, я забыл! Подожди, я хоть умоюсь.
Хайдерих уходит, а Эдвард остаётся ждать в библиотеке. Проходит минут десять, потом Хайдерих возвращается, причёсываясь на ходу.
Когда они выходят на улицу, Эдвард щурится на облачное небо.
-Опять дождь, - тоскливо говорит Эд. - Чёртова погода, как же задолбало...
Хайдерих вздыхает и устало трёт лицо, пытаясь прогнать остатки сна.
-Осень, не жалуйся… А я ведь так и не выспался. Между прочим, мог бы с расчётами помочь, мы как бы вместе работаем.
-Ну, прости, - кривая усмешка.
-Или хотя бы не будить, - добродушно-примирительно, отводя глаза.
-А вот это уже никак. Оберт обидится и орать начнет, а орать он умеет, это такая звуковая волна, такая волна… - голос Эдварда понижается до шёпота.
Хайдерих тихо смеётся.
-А ещё это та-акие кулаки.
-Не надо о кулаках. Физик-культурист, блин, ещё один на мою голову! Он что, качается, что ли?
-Да какое там качается? Он то в университете, то дома, то в библиотеке. Ему некогда. Это природное. Чёрт, он ведь в университет вот уже месяц через день, через два ходит. Ладно, у нас деканат добрый, понимающий. Таланты уважает.
-Ну-ну.
Хайдерих расслабленно добродушен и беспечен. Эдвард напряжённо зол и собран.
Хайдерих смотрит под ноги и улыбается. Эдвард смотрит в небо и проклинает всё на свете.
Хайдериху нужно идти вперёд, ему всё интересно. Эдварду нужно вернуться назад, и плевать он хотел на этот город.
Хайдерих ждёт чуда и верит в него. Эдвард не верит, но продолжает ждать.
Есть много способов сойти с ума. И кто знает, какой самый надёжней.
Есть много способов, чтобы защитить себя от реальности. И кто знает, какой окажется самоубийством.
[…Что-то сломалось и скатилось в пропасть. Я помню, что потом…]
Когда мы пришли к Оберту, там было уже человек двадцать, не меньше. Да тут почти весь факультет! Из них я знал в лучшем случае половину, а Эдвард только троих-четверых, так что его начали знакомить со всеми, а он изо всех сил старался не выглядеть смущённым.
Я болтал со всеми и думал, что это совсем нездорово – иметь много приятелей и знакомых. Большинству из них плевать на тебя, другим ты нужен, чтобы вывалить на тебя свои проблемы – и это совсем не значит, что они тебе доверяют. А для третьих ты просто показатель статуса: «смотрите, сколько у меня друзей, а вот ещё один - изобретатель, талант!».
Возможно, именно из-за таких соображений Эдвард старается ни с кем не сближаться. Но мне кажется, это ненастоящая причина. Он вообще похож на человека, ждущего на станции поезд. Вот и старается ни с кем не знакомиться, чтобы не жалко было прощаться. Или чтоб не было искушения остаться. Он вообще очень странный, этот Эдвард.
Я подсел к нему, и мы вместе слушали череду тостов в честь Оберта. Двадцать два года как-никак, дата! Потом Оберт объявил, что один совершенно чокнутый, но очень добрый человек выделил на проект деньги, и мы сможем купить материалы и оборудование. Кто-то крикнул, что он бы ещё на пиво денег выделил, потому что может не хватить. Но когда начали отмечать, поняли, что закупились от души и с избытком.
Мы смеялись, пили и разговаривали, разгоняли клубы табачного дыма, подцепляли вилками кусочки еды и улыбались, улыбались, улыбались настолько старательно, что потом было больно, и улыбка превратилась в застывшую маску.
Я подумал, что это фальшивое веселье нужно нам обоим. Эду – чтобы вконец не замкнуться в себе, мне – чтобы не думать о лишнем.
На самом деле у нас не было никаких причин веселиться. Это веселье всего лишь погоня за исчезающей памятью. Бег от будущего.
Такие дела. Такие ощущения.
Я обещал себе не напиваться. Да и Эдвард бормотал себе под нос что-то типа «Не пить, не пить, много не пить, не пить, придурок». Но мы оба знали, что всё равно напьёмся, а потом не будем жалеть.
В тот вечер мы практически не разговаривали. Не было никаких пьяных откровений. Задав себе цель «перестать думать», мы методично старались ее достичь. Алкоголь свалил нас часа в четыре часа утра, и мы отрубились всё на том же диване в углу комнаты под пьяные выкрики.
Когда я проснулся, была тишина.
[…Потому что мне страшно. Потому что я не вижу. Потому что тебя нет и никогда не будет больше.
Я поднимаю руки. Следи за мной.
В этом городе из пыли я хочу почувствовать твой взгляд…]
Ты просыпаешься.
Ты просыпаешься.
Ты просыпаешься в этом уродливом мире.
Ты открываешь глаза.
Головная боль методично бьёт в черепе. Кто-то открыл форточку, и теперь в комнате холодно и свежо, такой стойкий вчера запах пива и сигарет едва различим. Как аромат хороших духов.
На часах – полпятого. Уже не ночь. Ещё не утро. Время, когда сон настолько крепок, что смахивает на репетицию смерти.
Эдвард трёт глаза и оглядывает комнату. Его недавние собутыльники, уснувшие кто где, действительно походят на покойников. Словно всех отравили каким-то газом. Словно все мертвы, а он выжил – единственный из двух десятков человек.
Эдвард садится и сразу морщится от острой боли. Дожди, слякоть, переменчивая осенняя погода - всё это кислотой разъедает нервы и плавит металл автопротеза, и он, раскалённый, вливается в кровь. Иногда металл достигает сердца и остывает там, превращаясь в маленькие комочки с острыми краями.
Элрик зажмуривается, закрывает лицо руками и ждёт, когда головная боль немного поутихнет. К горлу подкатывает тошнота.
Рядом движение – дёрганное, резкое.
-Кошмар какой-то… - жалуется хриплый голос.
Эд кивает. Перед глазами плавают разноцветные пятна. Реальность рвётся, и слышно лёгкое потрескивание, как будто паутину задели.
-Я тебя разбудил?
-Ага.
-Ал, там пиво…
Смешок.
-По-моему, уже хватит.
-Опохмеляться…
Такой невинный, ничего не значащий разговор
-Совсем плохо, да? Я предупреждал.
-Это когда? Нихрена не помню.
но оба уже давно не придают словам никакого значения
-Ещё бы. Хотя лучше не надо. И помнить-то нечего.
-Да ладно?
но и то, что скрывается за ними, они замечать не хотят.
Эдвард сжимает правое плечо, как будто это может уменьшить боль. Хайдерих встаёт и исчезает минут на пять, потом возвращается.
-Возьми. Должно стать легче.
Эдвард кивает, берёт бутылку, прикладывает её к гудящей голове, но бесполезно - стекло тёплое.
-Её пить надо, а не обниматься.
Эдвард фыркает, взбалтывает жидкость и всё-таки поднимает глаза.
А Хайдериха совсем не узнать. Весь такой прилежный и правильный, синеглазый блондин, мечта любой девушки, нежный и любящий сын, сейчас он больше похож на тяжелобольного. И даже не из-за помятой одежды, всколоченных волос и опухшего лица – из-за усталых, затянутых мутной пеленой глаз.
Эдвард делает несколько глотков пива и морщится. Тёплое. Выдохшееся. Да и легче не становится.
Они молча сидят на диване. Пьют пиво, передавая бутылку друг другу. За окном тишина, и мелкий дождик, а время будто остановилось, и вечное ощущение дежа-вю, когда этот мир пытается подражать покинутому. И противное, гадкое чувство, что все восемнадцать лет жизни – лишь сон и бред, настоящее – то, что вокруг. И не может быть по-другому.
-Пойдём погуляем, - вдруг говорит Хайдерих.
Эдвард соглашается. и они выходят, прихватив с собой недопитую бутылку.
А Мюнхен спит. Окутанный в рассветный туман, спит, как большой и неспокойный грязно-серый зверь. С улиц ещё не стерлась печать прошедшего дня, зверь не слизнул её шершавым языком, и в свете утреннего солнца печать кажется грязью на его шерсти. Иногда он вздрагивает во сне, и тогда ветер доносит голоса, звук мотора, крики ранних птиц.
Они идут по одной из многочисленных улочек. Пиво давно кончилось. Головная боль не прошла, да и ощущение нереальности происходящего становится сильнее с каждым шагом.
Рвётся, рвётся реальность. Измученное тоской сознание перекраивает её по-своему.
[Движение вперёд – и они отшатываются. Такие испуганные глаза… Они, убийцы, маньяки и насильники, боятся одуревшего от усталости и потери крови мальчишки.
Просто от них ничего не зависит, а ему надо сделать выбор, и вот он сейчас хлопнет в ладоши, а потом умрёт уже в который раз…]
Они сворачивают в узкий переулок. Эдвард останавливается и молча смотрит, как Хайдерих уходит всё дальше.
Бег от будущего, погоня за прошлым.
Внутри пусто и снаружи пусто.
Сегодня тихий дождь и блестящая мостовая, сегодня усталость превращается в безразличие, а безразличие закрывает глаза масляной плёнкой, сегодня стекло, окружающее бывшего Стального алхимика, становится настолько толстым, что разбить его практически невозможно. Сегодня Эдвард вместо Хайдериха видит своего брата.
Тоска разъедает сознание.
И в какой-то момент два мира сливаются вместе. Они становятся единым целым – на какой-то миг.
Безумие? Да. На время.
Просто временное облегчение. Получи, что хотел, и успокойся.
Ты дома, Эдвард.
Всё хорошо, Эдвард.
Закрой глаза, Эдвард.
[В тот день шёл дождь. Казалось, небо вытоптали сапогами и залили грязью.
Небесная кровь смешивалась с земной и стекала по кирпичной стене
Тогда, давясь рыданиями, я понял, что если даже ты готов отдать свою жизнь, она может оказаться никому ненужной…]
Голова кружится, кружится, кружится… И кажется, что летишь в пропасть, что дно уже совсем близко, хотя куда уж падать, и что-то долбится в голове: проснись, идиот! – и так больно, так больно, а хочется только одного – сойти с ума. Чтобы навсегда и бесповоротно.
Сумасшествие плотной тканью накрыло лицо, крепко завязало глаза.
Поэтому когда сквозь гул в ушах пробивается визг тормозов, когда в переулок на полной скорости буквально влетает машина и несётся прямо на Элрика, когда Хайдерих беззвучно кричит, а расширенные глаза водителя встречаются с пустыми глазами Эдварда, все это время он просто стоит и ждёт столкновения.
Время застывает. Высокая скорость смазывает краски.
Эдвард машинально, даже не соображая, что делает, соединяет ладони. А потом тянется к земле.
Мир плавится, и на его поверхности появляются бензиновые разводы. Мир так податлив, что с ним можно творить, что угодно.
Визг тормозов достигает пределов слышимости.
[Возможно, удивление.
Возможно, усталость.
Отчаяние? Да, конечно.
Страх? Безусловно.
Вина? Непременно.
Когда я встал с колен, вся моя одежда была в земле. Как будто я мертвец, выбравшийся из могилы. Я с трудом мог стоять на ногах. А в руке]
продолжение«А ведь ещё бы немного,» - думает Хайдерих, - «ещё бы чуть-чуть – и всё.»
Его бьёт крупная дрожь, не унять, как ни старайся. Хайдерих, не отрываясь, смотрит на чёрные полосы на асфальте, и глаза у него совсем тёмные.
Ему кажется, на асфальте брызги крови. В глазах темно, и трудно дышать.
-Эй, Ал… - осторожно зовёт Эдвард. – Ал, ты чего?
Эдвард сидит на асфальте. Правая нога неестественно вывернута, но, судя по лицу, он совсем не чувствует боли. Странно. Только бледный очень. Перчатки в грязи.
-Ал, ты как?
Почему-то его слова кажутся незнакомыми и бессмысленными, и только это постоянно повторяющееся и единственное понятное – Ал, Ал…
-Ал, ты как? – тревожно переспрашивает Эдвард, заглядывая в глаза.
- Хватит меня так называть.Это не моё имя! – срывается Хайдерих.
Эдвард молча смотрит на него. Его глаза стареют с каждой секундой.
-Нет. Не твоё, - резко, с усилием выталкивает он. – Помоги подняться.
Хайдерих подаёт руку, Эдвард встаёт и припадает на правую ногу. Рассеянно начинает вытирать грязь с плаща, но только сильнее измазывается.
-А где… этот?
-Уехал, пока мы тут беседовали, - отвечает Хайдерих. – Давай присядем. Ты еле на ногах держишься.
-Да всё в порядке.
С трудом, но они находят скамейку неподалёку. В утреннем воздухе – запах дождя, Эд поплотнее запахивает плащ, Хайдерих поднимает ворот своего. Капли падают с мокрых листьев
-Так зовут моего брата, - вдруг слышит Хайдерих. – Альфонс. Совсем как тебя. Я всегда звал его короче, Алом. Ну, правда, - тихий смех, - сам он меня редко по имени, всё «брат» да «братишка»…
Это просто усталость, она скопилась в уголках глаз и теперь творит странные вещи. Это просто усталость, из-за которой притворяться больше невозможно.
-И похожи вы как близнецы.
-Вот как… А я-то всё думаю, почему ты… - Хайдерих морщит лоб и никак не может подобрать слова. – Ладно. Тогда, может, расскажешь? Всё и по порядку. Про брата и про то, откуда ты такой взялся.
Эдвард смотрит на него – внимательно, оценивающе, и в глазах у него жалость.
-Долгая история. Если про всё.
-А куда нам торопиться?
[Воздух пах больницей, смесью хлорки и лекарств.
Она очень старалась улыбнуться, уголки губ дрожали от напряжения и слабости, а во тьме зрачков затаилась зимняя ночь.
Мама, мамочка… ]
Эдвард долго молчит, глядя прямо перед собой.
В тишине слышен только стук капель о мостовую.
Сейчас Эдвард видит лишь багровую кровь на серых линиях. Кровавый след, будто кто-то провёл огромной кистью по полу. Сейчас у Эдварда перед глазами словно старое кино про двух глупых мальчишек, которые думали - вот странно! – что ни за что не надо платить. А потом поняли - если веришь и любишь, заплатишь любую цену.
А сейчас надо вот так взять и рассказать про всё. Семь лет. Масса ошибок. Масса смертей – родные, друзья, просто люди – знакомые и нет. Выжившие, что с ними там сейчас?
-Такие истории надо рассказывать в другой обстановке, - Эд смеётся. – Вечером на кухне или в дороге, как сказку. Давай дождёмся подходящего случая, хорошо?
Хайдерих кивает.
– Но ты всё-таки расскажи, как сможешь. Эту твою сказку.
- Ладно, - Эдвард улыбается.
Некоторое время они сидят на скамейке, болтают о разных пустяках, смеются, и вроде забывают происшествие с машиной, головная боль проходит. Немой до этого город вдруг наполняется звуками.
Потом они встают со скамейке и идут прочь. Эдвард чуть отстаёт. Хайдерих не сразу замечает, потом чувствует внимательный взгляд в спину и резко разворачивается. Эдвард врезается в него.
-Чёрт, ну нельзя так резко!
-Осторожней надо, – внимательный взгляд. – Что-то случилось?
-Да нет, ничего. Правда, - добавляет Эд, глядя на скептическое лицо Хайдериха.
Тот молча кивает. Они идут дальше. Через некоторое время Эд всё же не выдерживает и спрашивает:
-А откуда ты знаешь, что вокруг – не иллюзия? Где доказательства, что нам это не кажется? Что было вчера, есть настоящее, будет будущее? Всё вокруг тоже существует, ты действительно здесь, а не где-нибудь ещё?
Хайдерих останавливается и присвистывает
-Это ты не по адресу, приятель. Тебе к философам надо, да и они вряд ли ответят, слишком всё это неопределенно.
-А ты как думаешь?
-Я?.. Никак на самом деле. Просто это ненаучно. – Хайдерих разводит руками, а потом вдруг становится серьёзным. – Но это очень обидно – быть всего лишь чьей-то иллюзией
[…За секунду до того, как ярко-синий свет разольётся по залу, он успевает подумать: «Возвращайся, Ал». И закрывает глаза]
(в переводе с немецкого – одиночество в городе)
АВТОР: Фрике
БЕТИЛИ: #Ed Elric#, Нита
ФЕНДОМ: Fullmetal Alchemist
ХАРАКТЕРИСТИКИ: Очередной ангст, возможно, ООС. Закончено.
СОДЕРЖАНИЕ: Креатив на мюнхенскую тему.
ДИСКЛАЙМЕР: Не моё
читать дальше[…На самом деле здесь очень холодно. Нет, правда, по-моему, дома было куда как теплее, даже в самые лютые морозы там было намного теплее, чем здесь… ]
-Эй, Хайдерих! Чтоб тебя! Ты где?!
Один человек ищет другого среди света и пыли, среди духоты и тишины. Один человек ищет другого – и кто знает, кого на самом деле.
-Эд, ну не ори ты так…
Заспанные глаза, всколоченные волосы. В последнее время Хайдерих просиживает целыми днями в домашней библиотеке, там же и засыпает. Возможно, потому что приобрел привычку ложиться в четвёртом часу.
-Доброе утро, - фыркает Эдвард, - Вставай и пошли.
-А? Куда? Зачем?
-На праздник, куда ж ещё? Пить и веселиться. По полной программе.
-Какой празд… Тьфу, я забыл! Подожди, я хоть умоюсь.
Хайдерих уходит, а Эдвард остаётся ждать в библиотеке. Проходит минут десять, потом Хайдерих возвращается, причёсываясь на ходу.
Когда они выходят на улицу, Эдвард щурится на облачное небо.
-Опять дождь, - тоскливо говорит Эд. - Чёртова погода, как же задолбало...
Хайдерих вздыхает и устало трёт лицо, пытаясь прогнать остатки сна.
-Осень, не жалуйся… А я ведь так и не выспался. Между прочим, мог бы с расчётами помочь, мы как бы вместе работаем.
-Ну, прости, - кривая усмешка.
-Или хотя бы не будить, - добродушно-примирительно, отводя глаза.
-А вот это уже никак. Оберт обидится и орать начнет, а орать он умеет, это такая звуковая волна, такая волна… - голос Эдварда понижается до шёпота.
Хайдерих тихо смеётся.
-А ещё это та-акие кулаки.
-Не надо о кулаках. Физик-культурист, блин, ещё один на мою голову! Он что, качается, что ли?
-Да какое там качается? Он то в университете, то дома, то в библиотеке. Ему некогда. Это природное. Чёрт, он ведь в университет вот уже месяц через день, через два ходит. Ладно, у нас деканат добрый, понимающий. Таланты уважает.
-Ну-ну.
Хайдерих расслабленно добродушен и беспечен. Эдвард напряжённо зол и собран.
Хайдерих смотрит под ноги и улыбается. Эдвард смотрит в небо и проклинает всё на свете.
Хайдериху нужно идти вперёд, ему всё интересно. Эдварду нужно вернуться назад, и плевать он хотел на этот город.
Хайдерих ждёт чуда и верит в него. Эдвард не верит, но продолжает ждать.
Есть много способов сойти с ума. И кто знает, какой самый надёжней.
Есть много способов, чтобы защитить себя от реальности. И кто знает, какой окажется самоубийством.
[…Что-то сломалось и скатилось в пропасть. Я помню, что потом…]
Когда мы пришли к Оберту, там было уже человек двадцать, не меньше. Да тут почти весь факультет! Из них я знал в лучшем случае половину, а Эдвард только троих-четверых, так что его начали знакомить со всеми, а он изо всех сил старался не выглядеть смущённым.
Я болтал со всеми и думал, что это совсем нездорово – иметь много приятелей и знакомых. Большинству из них плевать на тебя, другим ты нужен, чтобы вывалить на тебя свои проблемы – и это совсем не значит, что они тебе доверяют. А для третьих ты просто показатель статуса: «смотрите, сколько у меня друзей, а вот ещё один - изобретатель, талант!».
Возможно, именно из-за таких соображений Эдвард старается ни с кем не сближаться. Но мне кажется, это ненастоящая причина. Он вообще похож на человека, ждущего на станции поезд. Вот и старается ни с кем не знакомиться, чтобы не жалко было прощаться. Или чтоб не было искушения остаться. Он вообще очень странный, этот Эдвард.
Я подсел к нему, и мы вместе слушали череду тостов в честь Оберта. Двадцать два года как-никак, дата! Потом Оберт объявил, что один совершенно чокнутый, но очень добрый человек выделил на проект деньги, и мы сможем купить материалы и оборудование. Кто-то крикнул, что он бы ещё на пиво денег выделил, потому что может не хватить. Но когда начали отмечать, поняли, что закупились от души и с избытком.
Мы смеялись, пили и разговаривали, разгоняли клубы табачного дыма, подцепляли вилками кусочки еды и улыбались, улыбались, улыбались настолько старательно, что потом было больно, и улыбка превратилась в застывшую маску.
Я подумал, что это фальшивое веселье нужно нам обоим. Эду – чтобы вконец не замкнуться в себе, мне – чтобы не думать о лишнем.
На самом деле у нас не было никаких причин веселиться. Это веселье всего лишь погоня за исчезающей памятью. Бег от будущего.
Такие дела. Такие ощущения.
Я обещал себе не напиваться. Да и Эдвард бормотал себе под нос что-то типа «Не пить, не пить, много не пить, не пить, придурок». Но мы оба знали, что всё равно напьёмся, а потом не будем жалеть.
В тот вечер мы практически не разговаривали. Не было никаких пьяных откровений. Задав себе цель «перестать думать», мы методично старались ее достичь. Алкоголь свалил нас часа в четыре часа утра, и мы отрубились всё на том же диване в углу комнаты под пьяные выкрики.
Когда я проснулся, была тишина.
[…Потому что мне страшно. Потому что я не вижу. Потому что тебя нет и никогда не будет больше.
Я поднимаю руки. Следи за мной.
В этом городе из пыли я хочу почувствовать твой взгляд…]
Ты просыпаешься.
Ты просыпаешься.
Ты просыпаешься в этом уродливом мире.
Ты открываешь глаза.
Головная боль методично бьёт в черепе. Кто-то открыл форточку, и теперь в комнате холодно и свежо, такой стойкий вчера запах пива и сигарет едва различим. Как аромат хороших духов.
На часах – полпятого. Уже не ночь. Ещё не утро. Время, когда сон настолько крепок, что смахивает на репетицию смерти.
Эдвард трёт глаза и оглядывает комнату. Его недавние собутыльники, уснувшие кто где, действительно походят на покойников. Словно всех отравили каким-то газом. Словно все мертвы, а он выжил – единственный из двух десятков человек.
Эдвард садится и сразу морщится от острой боли. Дожди, слякоть, переменчивая осенняя погода - всё это кислотой разъедает нервы и плавит металл автопротеза, и он, раскалённый, вливается в кровь. Иногда металл достигает сердца и остывает там, превращаясь в маленькие комочки с острыми краями.
Элрик зажмуривается, закрывает лицо руками и ждёт, когда головная боль немного поутихнет. К горлу подкатывает тошнота.
Рядом движение – дёрганное, резкое.
-Кошмар какой-то… - жалуется хриплый голос.
Эд кивает. Перед глазами плавают разноцветные пятна. Реальность рвётся, и слышно лёгкое потрескивание, как будто паутину задели.
-Я тебя разбудил?
-Ага.
-Ал, там пиво…
Смешок.
-По-моему, уже хватит.
-Опохмеляться…
Такой невинный, ничего не значащий разговор
-Совсем плохо, да? Я предупреждал.
-Это когда? Нихрена не помню.
но оба уже давно не придают словам никакого значения
-Ещё бы. Хотя лучше не надо. И помнить-то нечего.
-Да ладно?
но и то, что скрывается за ними, они замечать не хотят.
Эдвард сжимает правое плечо, как будто это может уменьшить боль. Хайдерих встаёт и исчезает минут на пять, потом возвращается.
-Возьми. Должно стать легче.
Эдвард кивает, берёт бутылку, прикладывает её к гудящей голове, но бесполезно - стекло тёплое.
-Её пить надо, а не обниматься.
Эдвард фыркает, взбалтывает жидкость и всё-таки поднимает глаза.
А Хайдериха совсем не узнать. Весь такой прилежный и правильный, синеглазый блондин, мечта любой девушки, нежный и любящий сын, сейчас он больше похож на тяжелобольного. И даже не из-за помятой одежды, всколоченных волос и опухшего лица – из-за усталых, затянутых мутной пеленой глаз.
Эдвард делает несколько глотков пива и морщится. Тёплое. Выдохшееся. Да и легче не становится.
Они молча сидят на диване. Пьют пиво, передавая бутылку друг другу. За окном тишина, и мелкий дождик, а время будто остановилось, и вечное ощущение дежа-вю, когда этот мир пытается подражать покинутому. И противное, гадкое чувство, что все восемнадцать лет жизни – лишь сон и бред, настоящее – то, что вокруг. И не может быть по-другому.
-Пойдём погуляем, - вдруг говорит Хайдерих.
Эдвард соглашается. и они выходят, прихватив с собой недопитую бутылку.
А Мюнхен спит. Окутанный в рассветный туман, спит, как большой и неспокойный грязно-серый зверь. С улиц ещё не стерлась печать прошедшего дня, зверь не слизнул её шершавым языком, и в свете утреннего солнца печать кажется грязью на его шерсти. Иногда он вздрагивает во сне, и тогда ветер доносит голоса, звук мотора, крики ранних птиц.
Они идут по одной из многочисленных улочек. Пиво давно кончилось. Головная боль не прошла, да и ощущение нереальности происходящего становится сильнее с каждым шагом.
Рвётся, рвётся реальность. Измученное тоской сознание перекраивает её по-своему.
[Движение вперёд – и они отшатываются. Такие испуганные глаза… Они, убийцы, маньяки и насильники, боятся одуревшего от усталости и потери крови мальчишки.
Просто от них ничего не зависит, а ему надо сделать выбор, и вот он сейчас хлопнет в ладоши, а потом умрёт уже в который раз…]
Они сворачивают в узкий переулок. Эдвард останавливается и молча смотрит, как Хайдерих уходит всё дальше.
Бег от будущего, погоня за прошлым.
Внутри пусто и снаружи пусто.
Сегодня тихий дождь и блестящая мостовая, сегодня усталость превращается в безразличие, а безразличие закрывает глаза масляной плёнкой, сегодня стекло, окружающее бывшего Стального алхимика, становится настолько толстым, что разбить его практически невозможно. Сегодня Эдвард вместо Хайдериха видит своего брата.
Тоска разъедает сознание.
И в какой-то момент два мира сливаются вместе. Они становятся единым целым – на какой-то миг.
Безумие? Да. На время.
Просто временное облегчение. Получи, что хотел, и успокойся.
Ты дома, Эдвард.
Всё хорошо, Эдвард.
Закрой глаза, Эдвард.
[В тот день шёл дождь. Казалось, небо вытоптали сапогами и залили грязью.
Небесная кровь смешивалась с земной и стекала по кирпичной стене
Тогда, давясь рыданиями, я понял, что если даже ты готов отдать свою жизнь, она может оказаться никому ненужной…]
Голова кружится, кружится, кружится… И кажется, что летишь в пропасть, что дно уже совсем близко, хотя куда уж падать, и что-то долбится в голове: проснись, идиот! – и так больно, так больно, а хочется только одного – сойти с ума. Чтобы навсегда и бесповоротно.
Сумасшествие плотной тканью накрыло лицо, крепко завязало глаза.
Поэтому когда сквозь гул в ушах пробивается визг тормозов, когда в переулок на полной скорости буквально влетает машина и несётся прямо на Элрика, когда Хайдерих беззвучно кричит, а расширенные глаза водителя встречаются с пустыми глазами Эдварда, все это время он просто стоит и ждёт столкновения.
Время застывает. Высокая скорость смазывает краски.
Эдвард машинально, даже не соображая, что делает, соединяет ладони. А потом тянется к земле.
Мир плавится, и на его поверхности появляются бензиновые разводы. Мир так податлив, что с ним можно творить, что угодно.
Визг тормозов достигает пределов слышимости.
[Возможно, удивление.
Возможно, усталость.
Отчаяние? Да, конечно.
Страх? Безусловно.
Вина? Непременно.
Когда я встал с колен, вся моя одежда была в земле. Как будто я мертвец, выбравшийся из могилы. Я с трудом мог стоять на ногах. А в руке]
продолжение«А ведь ещё бы немного,» - думает Хайдерих, - «ещё бы чуть-чуть – и всё.»
Его бьёт крупная дрожь, не унять, как ни старайся. Хайдерих, не отрываясь, смотрит на чёрные полосы на асфальте, и глаза у него совсем тёмные.
Ему кажется, на асфальте брызги крови. В глазах темно, и трудно дышать.
-Эй, Ал… - осторожно зовёт Эдвард. – Ал, ты чего?
Эдвард сидит на асфальте. Правая нога неестественно вывернута, но, судя по лицу, он совсем не чувствует боли. Странно. Только бледный очень. Перчатки в грязи.
-Ал, ты как?
Почему-то его слова кажутся незнакомыми и бессмысленными, и только это постоянно повторяющееся и единственное понятное – Ал, Ал…
-Ал, ты как? – тревожно переспрашивает Эдвард, заглядывая в глаза.
- Хватит меня так называть.Это не моё имя! – срывается Хайдерих.
Эдвард молча смотрит на него. Его глаза стареют с каждой секундой.
-Нет. Не твоё, - резко, с усилием выталкивает он. – Помоги подняться.
Хайдерих подаёт руку, Эдвард встаёт и припадает на правую ногу. Рассеянно начинает вытирать грязь с плаща, но только сильнее измазывается.
-А где… этот?
-Уехал, пока мы тут беседовали, - отвечает Хайдерих. – Давай присядем. Ты еле на ногах держишься.
-Да всё в порядке.
С трудом, но они находят скамейку неподалёку. В утреннем воздухе – запах дождя, Эд поплотнее запахивает плащ, Хайдерих поднимает ворот своего. Капли падают с мокрых листьев
-Так зовут моего брата, - вдруг слышит Хайдерих. – Альфонс. Совсем как тебя. Я всегда звал его короче, Алом. Ну, правда, - тихий смех, - сам он меня редко по имени, всё «брат» да «братишка»…
Это просто усталость, она скопилась в уголках глаз и теперь творит странные вещи. Это просто усталость, из-за которой притворяться больше невозможно.
-И похожи вы как близнецы.
-Вот как… А я-то всё думаю, почему ты… - Хайдерих морщит лоб и никак не может подобрать слова. – Ладно. Тогда, может, расскажешь? Всё и по порядку. Про брата и про то, откуда ты такой взялся.
Эдвард смотрит на него – внимательно, оценивающе, и в глазах у него жалость.
-Долгая история. Если про всё.
-А куда нам торопиться?
[Воздух пах больницей, смесью хлорки и лекарств.
Она очень старалась улыбнуться, уголки губ дрожали от напряжения и слабости, а во тьме зрачков затаилась зимняя ночь.
Мама, мамочка… ]
Эдвард долго молчит, глядя прямо перед собой.
В тишине слышен только стук капель о мостовую.
Сейчас Эдвард видит лишь багровую кровь на серых линиях. Кровавый след, будто кто-то провёл огромной кистью по полу. Сейчас у Эдварда перед глазами словно старое кино про двух глупых мальчишек, которые думали - вот странно! – что ни за что не надо платить. А потом поняли - если веришь и любишь, заплатишь любую цену.
А сейчас надо вот так взять и рассказать про всё. Семь лет. Масса ошибок. Масса смертей – родные, друзья, просто люди – знакомые и нет. Выжившие, что с ними там сейчас?
-Такие истории надо рассказывать в другой обстановке, - Эд смеётся. – Вечером на кухне или в дороге, как сказку. Давай дождёмся подходящего случая, хорошо?
Хайдерих кивает.
– Но ты всё-таки расскажи, как сможешь. Эту твою сказку.
- Ладно, - Эдвард улыбается.
Некоторое время они сидят на скамейке, болтают о разных пустяках, смеются, и вроде забывают происшествие с машиной, головная боль проходит. Немой до этого город вдруг наполняется звуками.
Потом они встают со скамейке и идут прочь. Эдвард чуть отстаёт. Хайдерих не сразу замечает, потом чувствует внимательный взгляд в спину и резко разворачивается. Эдвард врезается в него.
-Чёрт, ну нельзя так резко!
-Осторожней надо, – внимательный взгляд. – Что-то случилось?
-Да нет, ничего. Правда, - добавляет Эд, глядя на скептическое лицо Хайдериха.
Тот молча кивает. Они идут дальше. Через некоторое время Эд всё же не выдерживает и спрашивает:
-А откуда ты знаешь, что вокруг – не иллюзия? Где доказательства, что нам это не кажется? Что было вчера, есть настоящее, будет будущее? Всё вокруг тоже существует, ты действительно здесь, а не где-нибудь ещё?
Хайдерих останавливается и присвистывает
-Это ты не по адресу, приятель. Тебе к философам надо, да и они вряд ли ответят, слишком всё это неопределенно.
-А ты как думаешь?
-Я?.. Никак на самом деле. Просто это ненаучно. – Хайдерих разводит руками, а потом вдруг становится серьёзным. – Но это очень обидно – быть всего лишь чьей-то иллюзией
[…За секунду до того, как ярко-синий свет разольётся по залу, он успевает подумать: «Возвращайся, Ал». И закрывает глаза]
Кстати только этот момент не понял - Я с трудом мог стоять на ногах. А в руке]
А в руке - что?
Я туп Т_Т Меня ещё просто сбило с толку отсутствие всяческих знаков препинания кроме ]
Э.. ну, многоточие я при последней редакции убрала. Не понравилось оно мне
Мда, это первый фанфик, где я над одним словосочетанием полчаса голову ломала х_х
Над этим словосочетанием, или другим?
возможно, ООС Точно, ООС))) Но это не плохо. Мне больше всего понравилось описание Мюнхена^^
ООС получился приемлимым?
А мне описание Мюнхена наоборот как-то не нравится)
Впечатляет. Сильный текст. Очень трудно описать ощущения и мирощущение Эдварда, очень трудно перенести это в красивую форму. Удалось замечательно.
Краски немного сгущенные, но это вполне приемлимо. Атмосфера и стиль искупают все. Вставки мне очень понравились.
Большое спасибо за столь высокую оценку, особенно за фразу про "Атмосфера и стиль искупают всё". Если вас не затруднит, не могли бы вы указать недостатки текста? Ну, и удачные места тоже было бы неплохо) Но главное - недостатки, чтобы я знала на что обращать внимание при работе над следующим фанфиком. Буду очень благодарна. Если вас не затруднит, конечно
Говоря о достоинствах текста, я еще раз скажу о вставках. Я люблю "текст в тексте" и ощущение голоса за кадром, который уплывает и снова появляется. Будто во сне. Очень, очень красиво.
Места, которые понравилось, я лучше процитирую.
Хайдерих ждёт чуда и верит в него. Эдвард не верит, но продолжает ждать.
Ты просыпаешься.
Ты просыпаешься.
Ты просыпаешься в этом уродливом мире.
Ты открываешь глаза.
Головная боль методично бьёт в черепе. Кто-то открыл форточку, и теперь в комнате холодно и свежо, такой стойкий вчера запах пива и сигарет едва различим. Как аромат хороших духов.
Эдвард садится и сразу морщится от острой боли. Дожди, слякоть, переменчивая осенняя погода - всё это кислотой разъедает нервы и плавит металл автопротеза, и он, раскалённый, вливается в кровь. Иногда металл достигает сердца и остывает там, превращаясь в маленькие комочки с острыми краями.
Голова кружится, кружится, кружится… И кажется, что летишь в пропасть, что дно уже совсем близко, хотя куда уж падать, и что-то долбится в голове: проснись, идиот! – и так больно, так больно, а хочется только одного – сойти с ума. Чтобы навсегда и бесповоротно.
Сумасшествие плотной тканью накрыло лицо, крепко завязало глаза.
Поэтому когда сквозь гул в ушах пробивается визг тормозов, когда в переулок на полной скорости буквально влетает машина и несётся прямо на Элрика, когда Хайдерих беззвучно кричит, а расширенные глаза водителя встречаются с пустыми глазами Эдварда, все это время он просто стоит и ждёт столкновения.
Время застывает. Высокая скорость смазывает краски. Эдвард машинально, даже не соображая, что делает, соединяет ладони. А потом тянется к земле.
Мир плавится, и на его поверхности появляются бензиновые разводы. Мир так податлив, что с ним можно творить, что угодно.
Визг тормозов достигает пределов слышимости.
Эти места из рода самых выдающихся. Последнее лучше всего показывает как действует алхимия. Как она может стать возможной в том мире. Примечательно так же, с какой легкостью вы вписали настоящее. Как плавно перешло повествование к машине. Это одна из самых сильных сторон вашего текста. И ваших текстов вообще.
Говорить о этом фике можно долго и можно коротко. Можно растянуть описание на страницу, а можно и всего на абзац. Ваш фик похож на кусок ткани, оторванный от жизни.
О нем, так же как и о ней, можно говорить сколько угодно и ничего не сказать. Перечитать по десять раз и ничего не понять. Уловить что-то - и снова потерять.
Оно прекрасно.
Большое спасибо за столь красиво написанный отзыв. Автору очень приятно. Теперь я лучше представляю, какие приёмы у меня получабтся и что лучше использовать в тексте. А это очень полезное знание